Этот воздух пусть будет свидетелем
Дальнобойное сердце его

И в землянках всеядный и деятельный
Океан без окна, вещество

До чего эти звёзды изветливы
Всё им нужно глядеть — для чего?

В осужденье судьи и свидетеля
В океан без окна вещество

Помнит дождь, неприветливый сеятель
Безымянная манна его

Как лесистые крестики метили
Океан или клин боевой

Будут люди холодные, хилые
Убивать, голодать, холодать

И в своей знаменитой могиле
Неизвестный положен солдат

Научи меня, ласточка хилая
Разучившаяся летать

Как мне с этой воздушной могилою
Без руля и крыла совладать

И за Лермонтова Михаила
Я отдам тебе строгий отчёт

Как сутулого учит могила
И воздушная яма влечёт

Шевелящимися виноградинами
Угрожают нам эти миры

И висят городами украденными
Золотыми обмолвками, ябедами

Ядовитого холода ягодами
Растяжимых созвездий шатры

Золотые созвездий жиры
Сквозь эфир десятичноозначенный

Свет размолотых в луч скоростей
Начинает число опрозраченный

Светлой болью и молью нулей
А за полем полей поле новое

Треугольным летит журавлём
Весть летит светлопыльной дорогою

И от битвы вчерашней светло
Весть летит светопыльной дорогою

Я не Лейпциг, не Ватерлоо
Я не битва народов. Я — новое

От меня будет свету светло
В глубине черномраморной устрицы

Аустерлица погас огонёк
Средиземная ласточка щурится

Вязнет чумный Египта песок
Аравийское месиво, крошево

Свет размолотых в луч скоростей
И своими косыми подошвами

Луч стоит на сетчатке моей
Миллионы убитых задёшево

Протоптали тропу в пустоте
Доброй ночи, всего им хорошего

От лица земляных крепостей
Неподкупное небо окопное

Небо крупных оптовых смертей
За тобой — от тебя — целокупное

Я губами несусь в темноте
За воронки, за насыпи, осыпи

По которым он медлил и мглил
Развороченный — пасмурный, оспенный

И приниженный гений могил
Хорошо умирает пехота

И поёт хорошо хор ночной
Над улыбкой приплюснутой швейка

И над птичьим копьём Дон-Кихота
И над рыцарской птичьей плюсной

И дружит с человеком калека
Им обоим найдётся работа

И стучит по околицам века
Костылей деревянных семейка

Эй, товарищество — шар земной!
Для того ль должен череп развиться

Во весь лоб — от виска до виска
Чтоб в его дорогие глазницы

Не могли не вливаться в войска
Развивается череп от жизни

Во весь лоб — от виска до виска
Чистотой своих швов он дразнит себя

Понимающим куполом яснится
Мыслью пенится, сам себе снится

Чаша чаше, отчизна — отчизне
Звёздным рубчиком шитый чепец

Чепчик счастья — Шекспира отец
Ясность ясеневая и зоркость яворовая

Чуть-чуть красная мчится в свой дом
Словно обмороками затоваривая

Оба неба с их тусклым огнём
Нам союзно лишь то, что избыточно

Впереди — не провал, а промер
И бороться за воздух прожиточный

Это слава другим не в пример
И сознанье своё затоваривая

Полуобморочным бытиём
Я ль без выбора пью это варево

Свою голову ем под огнём?
Для того ль заготовлена тара

Обаянья в пространстве пустом
Чтобы белые звёзды обратно

Чуть-чуть красные мчались в свой дом?
Слышишь, мачеха звёздного табора

Ночь, что будет сейчас и потом?
Ночь, что будет сейчас и потом?

Наливаются кровью аорты
И звучит по рядам шепотком

"Я рождён в девяносто четвёртом"
"Я рождён в девяносто втором"

И, в кулак зажимая истёртый
Год рожденья с гурьбой и гуртом

Я шепчу обескровленным ртом
"Я рождён в ночь с второго на третье

Января в девяносто одном
Ненадёжном году, и столетья

Окружают меня огнём!